Не знаю, как на других подобных площадках, а на Книге Фанфиков некоторое время назад вошло в моду строчить нарочито плохие тексты со множеством ошибок и смысловых глупостей и называть это "пародией на юных авторят". Лично у меня отношение к этому... сложное. С одной стороны, я сам приложил руку к некоторым подобным текстам, но с другой, я делал это не на фикбуке, а в специально отведенном для этого месте - на "Грустных финишах", где публика именно за этим и собралась. В то время как эти пародисты вываливают всё в одну кучу с текстами, которые пишутся без всяких задних мыслей. С третьей...
С третьей стороны, вынужден заметить, что далеко не все такие "пародии" на самом деле веселят и шевелят какие-то отрадные мечтанья. Как показывает практика, даже в таком, хм, произведении, чтоб его было забавно читать, недостаточно просто свалить в кучу глупости и ошибки. Нужно еще что-то такое, неуловимое...
...при том, что ничто, на самом деле, не ново под луной, и пародии на юных авторов писали еще аж в 1914 году. И вот это почему-то читать было весело! Во всяком случае, мне.
Отрывок из "Приключений Пенрода" американского писателя Буса Таркинтона"...Наладив освещение, он снова пошарил в опилках. На этот раз он извлек коробку из-под сигар; в ней он хранил с полдюжины курительных изделий собственного производства. Свернутые из коричневой оберточной бумаги и набитые сеном, они выглядели совсем как настоящие сигары. Там же лежали карандаш, ластик и тетрадь, на которой рукой Пенрода было выведено: "Грамматика. Пенрод Скофилд. Седмой клас. Комнота шест".
Достаточно свободное правописание, которого придерживался Пенрод, заставляло предполагать, что грамматике он отдавал не слишком много сил. Содержание тетради уверяло в этом окончательно. Уже на второй странице, после слов "К наречиям нельзя прибегать в тех случаях, когда...", Пенрод окончательно прервал отношения с сей сухой дисциплиной. Так и не выяснив, в каких случаях нельзя прибегать к наречиям, Пенрод решил перейти от сухой теории к созданию литературного произведения. Заглавие гласило:
"Гарольд Рамирес – расбойник или Дикая Жизнь среди Сколистых гор".
Дальше следовала история, не имеющая никакого отношения ни к "седмому класу", ни к "комноте шест".
Сходство можно было уловить лишь в одном. И тут, и там наш сочинитель решительно сметал на своем пути орфографию, пунктуацию и прочие мелочи
Создатель "Гарольда Рамиреса" разжег сигару из сена и, усевшись поудобнее, пристроил на коленях тетрадь. Он прислонился спиной к стене и устроился так, чтобы свет лампы падал на бумагу. Потом он перевернул страницу и аккуратно вывел на чистом листке:
"Глава шест".
С самым что ни на есть задумчивым видом он зажал сигару в зубах, извлек из кармана складной ножик и начал точить карандаш. Проделал он это почти машинально – так справляется с досадными мелочами быта творец, целиком погруженный в замысел.
Справившись с карандашом, Пенрод со столь же задумчивым видом вытянул ногу и кончиком ботинка почесал Герцогу бок. Мысли одна другой значительней брезжили в его голове, но безошибочное наитие творца подсказывало Пенроду, что еще не пора. И он терпеливо ждал, когда смутный замысел обретет отточенность и изящество.
И вот, наконец почувствовав, что вдохновение подступает, Пенрод начал писать. Поначалу дело шло медленно, но чем больше слов ложилось на бумагу, тем сильнее разгоралось воображение, и в какой-то момент из искры, тлевшей где-то в недрах его существа, разгорелся огонь, тот самый огонь, без которого, как известно, давно угас бы светильник изящной словесности. Следует, конечно, заметить, что понятия о словесности и изяществе у юного автора были весьма своеобразные, зато сильные страсти просто кипели:
"Мистер Уилсон хотел вынуть пистолет, но наш герой скора сказал а также держал под прицелом.
– Ну пожалуй са мной тебе это не пройдет мой друг.
– Он с чего-то уверен! – подсмеивался другой и так злобно закусил зубы в свою губу что брызнула кров. – Стану я поссовать перед ним. Простой расбойник какой-то!
Рамирес прямо подыхал от смеха над такой наглостю и наставил на мистера Уилсона свой автаматичиский пистолет.
Скоро они от оскорблений пришли в драку и началась агония предсмертья. Уилсон связал его и заткнул кляпом рот уйдя ненадолго. Наш герой пребывал в одиночестве. Ему стало темно и он извивался на полу его укусили крысы и насекомые наползли на него с пола потому что связанный он не мог смыться из такого адского места. Но скоро он своим атлитически сильным языком выпехнул кляп изо рта и даже снял с себя все чем завязал его мистер Уилсон.
Мистер Уилсон пришел назад надсмеятся над положением беспомощного врага и привел похвастаться толпу своих сыщиков.
– О, глядите! – сказали они. – Они издивались над Рамиресом и его муками. И дразнили его беспомощностью потому что хитрец Рамирес надел обратно путы и все видели что он такой же как был а он мог сбросить когда захочет.
– Только поглядите на него! – издивались они. – А каким смелым был! Сейчас никто бы ни захотел попасть на его место.
Скоро Гарольда это разозлило и он с горячими глазами выскочил из пут будто из воздуха.
– Ха-ха! – усмехнулся он. – В другой раз поведете себя умнее!
Тут проистекла новая опасная битва. Автоматический пистолет был забран обратно от мистера Уилсона и убил двух сыщиков прямо в сердце. "Ба-бах!" раздалось еще два выстрела из пистолета и еще два сыщика улетели к своему небесному создателю. Теперь в живых были только двое сыщиков и он заколол одного и он улетел к своему небесному создателю потому как наш герой боролся ни на жизнь а на смерть. Теперь там совсем встемнело потому что уже была ночь и взглянув открывался ужасный вид. Все забрызгано кровью и крысы грызут мертвецов...
Вскоре нашему герою удалось встать спиной к стене и бороться за свою жизнь, ранив мистера Уилсона в живот.
– О! – сказал мистер Уилсон. – Ты...
(Тут Пенрод был вынужден поставить многоточие. Ибо если он был не слишком сведущ в вопросах грамматики, то уж во всяком случае знал, что изящная словесность не терпит таких сильных выражений, какие употребил раненый мистер Уилсон.)
Мистер Уилсон отступил. Ему было больно и рот его осквернился самыми грязными ругательствами.
– Ах ты... – глумливо издивался он. – Я тебе еще покажу... Гарольд Рамирес.
– У... – проклинал он Гарольда Рамиреса. – Зачем ты меня загрыз?
– И меня поранил в живот... – продолжал глумливо издиватса мистер Уилсон.
Потом они стали хором проклинать и глумливо издиваться. Они спрашивали зачем понадобилось колечить нас?
– Гарольд Рамирес ты... у тебя башки нет на пличах много воображаешь а сам... как другие.
Скоро терпение у нашего больше не могло сдерживаться.
– Если вы не можете держать себя джентельменами, – сказал он. – Я ничего вам больше сейчас ни причиню. До лампочки мне ваши ругательства. Теперь вы полетите на небо к своему создателю и сами будете жалеть какие грубые были. Нодеюс вам теперь ни скоро нападет охота чтоб покушаться на Гарольда Рамиреса!
Насмешливо потешаясь он хладнокровно зажег сигарету и отняв ключи от камеры из кармана мистера Уилсона вышел вон.
Скоро мистер Уилсон и раненый сыщик проявили смекалку и перевязали свои раны получив возможность встать с пола.
– Этот... – глумливо издивались они вместе. – Он теперь ни уйдет от нас. Пускай нас даже повесят!
И они снова изрыгнули грязное ругательство.
Глава сем.
Караван мулов с золотом на спине шел с золотых приисков и ясно виднелся бредущим среди высоченных скал и бездонных пропастей Сколистых гор. Слышался высокий человек с патронтажем и шелковистыми усами. Он страшно ругался потому что тут был притон Гарольда Рамиреса.
– Ах вы... Мулы вы... – глумливо издивался он над невозможностью бедных животных идти быстрее. – Я вам покажу!
Он изводился все гнуснейшими ругательствами и сказал я вас отстегаю и вообще не сможете ходить неделю.
Не успели такие гнусные слова вырваться из его губ, как..."
– Пенрод!
Это миссис Скофилд, выйдя на заднее крыльцо, звала сына домой. И тут же с разных концов городка почти одновременно раздались свистки, возвещавшие полдень. Спустившись с заоблачных высот, наш романист вновь ощутил себя в ящике с опилками. Рука с карандашом, так и не успев вновь коснуться тетради с историей Гарольда Рамиреса, замерла в воздухе. Переход от творческого парения к суровой реальности вызвал у Пенрода болезненное ощущение..."И вот знаете... В общем случае, сказать человеку пишущему "Не можешь писать как Чехов (Марк Твен, Жюль Верн, еще кто-нибудь) - не пиши вообще", это будет, ну, несколько глупо. Но вот как зайдешь на фикбук, как прочитаешь очередной опус о том, как "ЙАшка Настька сочинила плохой фанфик, ахаха", и так и хочется почему-то сказать: ребята, не получается стебаться лучше, чем это делали за сто лет до вас - так может, и не надо?